1. В разрывах российских пространств

За минувшие четыре года мне удалось побыть в 26 российских областях. Иногда это были только областные города, но чаще -- с поездками в районные центры и дальше, в глубину областей. Состоялось у меня до ста общественных встреч (с присутствием от 100-200 до 1500-1700 человек, разговоры на любую тему, и никем не стеснённые), после каждой встречи -- сталпливались вокруг, продолжался обмен мыслями, фразами, и так -- с тысячами людей. Ещё отдельно -- встречи личные, ещё -- обсужденья по нескольку человек (нередко с губернскими руководителями). Всё вместе создало у меня живое и немеркнущее ощущение жизни и настроений нашего народа, в разных его слоях. (Снова и снова многократно подкреплённое тысячами писем со всех концов страны.) Я пишу и эту малую книгу как объятый нашим множеством, рассыпанным по разорванным ныне пространствам России, а страдающим так сходно, -- повторность, повторность, повторность вопросов, забот, тревог, -- Россия, как ни кромсают её, ещё единый организм! Пищу, овеянный теми наставлениями, напутствиями, просьбами и прощальными словами. Мне никогда уже не повидать такого отечественного объёма -- но и вобранного его дыхания хватит на остаток моих дней. (А -- ещё бы гонял по Руси ненасытно, в каждом месте оставил сердце.) И эту книгу я пишу, ощущая на себе все те требовательные и просящие, растерянные, гневные и умоляющие взгляды.

Не тщусь передать хотя бы заметную долю, что слышал: на то понадобился бы большой том. Только по несколько ноток.

"Выбивают всё из рук." "Никому ничего не нужно. У правительства нет программы." "Ждали демократию, а сейчас никому не верим." (Красноярский комбайновый.) -- "Кто честно работает -- тому теперь жить нельзя." "Работаем только по привычке, никто не видит пути." "От нас ничего не зависит." (Бийский химкомбинат. Раздирает сердце униженная печаль в глазах молодых мужчин, ушедших с упразднённой квалифицированной работы -- в подсобники.) -- "Теперь кто не работает -- живёт лучше. Повезёшь на базар, а там собирают дань. Меньше производить -- меньше убытки" (сельский староста из Уссурийского района). -- "Земельный закон составляют, кто сам никогда не жил в деревне" (другой староста, там же). -- Учёные Океанологического института не только жалуются на свою нищету, но -- как отравляем выбросами низшие организмы, оттого вымариваем на будущее целые биологические виды. (В обнищавший институт они ходят со своим инструментом и даже карандашами.) -- На красноярской барахолке, расцвеченной привозными китайскими тканями, пожилая женщина-"челнок": "Я -- учительница, мне стыдно, а вынуждена вот так зарабатывать." Я ей: "Это -- России должно быть стыдно."

Студенты: "Доживём ли, чтобы наука ценилась больше торговли?" -- "Дети в школе падают в обморок от голода." -- Отказные дети (от которых отказались родители). -- Старик: "Всю жизнь откладывал, а деньги превратили в ничто. За что меня ограбили?" -- И повсюду: "Где взять денег на похороны?" "Хоронить не на что." "Умер ветеран -- собирали деньги миром." {6}

-- "Что нам делать?" "Как жить дальше?" -- "Как жить дальше??" -- это множество раз, даже на станциях двухминутных. -- Пенсионер-железнодорожник: "Помогите нам прожить несколько лишних лет!" -- В Иркутске, и в других городах: "Теперь мы за решётками" (на всех окнах, от воров).

Но никогда не забыть усть-илимской "Высотки". То было место первого "десанта" строителей, когда затевали очередную великую ГЭС. Тогда строителям сколотили временные халабуды -- прошло 30 лет, и рядом с "социалистическим городом" на прежнем месте кучатся те хибарки, и застряли в них, кто не половчей или расконвоированные с "химии". На главном перекрестке улиц -- гора железного и стеклянного мусора ("11 лет не дают машины вывезти"), вода -- только привозная, платная, только на питьё, не умываются и огородов не поливают; стирать -- далеко "при колонке", но и в ней летом напора нет. Телефона в посёлке нет; магазин -- за два километра. -- И сколько в нынешней России таких "высоток"?

Уже летом 1994 сквозь всю Сибирь звучало, стонало: "Как нам выжить? Зачем мы ещё живы?" (встреча в Улан-Удэ). -- "Обрушились беды, от которых Россия может и не оправиться" (томская встреча). -- "Сколько раз нас уже обманули?" "Ради чего всё это делается?" (Искитим, душевный мрак.) -- "Не хочется говорить -- кончаемся и умираем" (Тюмень, рабочий). -- "Не хочу, чтобы мой сын был рабом в этой стране, пусть уедет!" (Чита, на вокзале). -- И год спустя, в Пензенской области (Кузнецк): "Пройдёт ещё небольшое время -- и уже ничего нельзя будет спасти."

Весь 1994 звучало во стольких местах и во столько голосов: "Идёт грабёж простого народа." "Я этой власти не верю ни в чём." Теперь человек наш не верит {7} ни в начальство, ни в депутатов, ни в Президента." "В высокой власти у нас -- воры в законе." -- А в 1995 осенью поехал в приволжскую сторону -- и этот гнев звучал намного накальней. Каждый раз, когда на встречах кто-либо из выступавших хвалил "прошлое" (коммунистическое) время сравнительно с нынешним, -- ему аплодировало, на взгляд, две трети зала. Когда я пытался возразить, что присутствующие, даже по возрасту, не знают из прошлого скольких ужасов, -- из зала раздавались голоса ропота. Это происходило за три месяца до думских выборов, и я уже тогда убедился: коммунисты получат большинство...

Да и куда ни глянь. "Душа чернеет от того, что творится" (и с людьми, и с природой).

Пьют гнилую речную воду (Тара). "Жёлтые дети" (болезнь новорожденных, Алтай). -- Растёт число дефективных детей, глухота младенцев, больны щитовидкой (Воронеж, достиг и сюда радиоактивный язык Чернобыля). Школы ремонтируют сами родители, из бюджета ни копейки. Туалет, переделанный в классную комнату. При трёхсменном обучении даже между сменами перерывы по 5 минут -- обернись, поменяйся. Начинающая учительница получает, по пересчёту, 12 долларов в месяц (сколько американский рабочий невысокой квалификации в один час). Но и опытная, с большим стажем и 30 часами нагрузки в неделю: "Если заболею, лечиться не на что" (Новая Корчева). "Стыдно перед учениками, нечего надеть" (Новосильский район). В школьных библиотеках учебники -- рассыпаются в руках, бибколлекторы уже не шлют ничего. "Стонем без книг." (И всё ж 11-классники районной школы решаются ехать поступать, где конкурс 5:1...) -- На группу призывников, везомых в военкомат (БАМ, у Падунских Порогов), больно смотреть: {8} хилые, нездоровые подростки с обречённо тоскливыми глазами, выражением безысходности. У других (Ставрополье): не сумели словчить, вот и влипли в армию, даже и ПТУ не кончили. -- Теперь "поклонение зелёной бумажке" (Ростов). -- Теперь "нравственно то, что выгодно" (Рязань). -- "У нас теперь царит идеология захвата и зависти" (Кинель). -- "Дети смотрят: кто ворует -- прекрасно живёт, а мой батька неумеха, хочет по-честному." -- "Девочки с 12 лет идут в любовь."

И выхлёстывало в раздражение: "Государство занялось грабежом!" -- "Ни одного чиновника нельзя привлечь к суду." "Оказались демократы -- самые большие взяточники." "Откуда сразу стали миллионерами, с ничего?" (Ярославль.) -- Старый пенсионер (Тверь): "Сколько себя помню, мы всегда что-нибудь строим, вот сейчас -- ^'правовое государство^{^'}; а найти управу ни на кого нельзя." -- "Действительно мы стали свободны? какая свобода, если бросай работу и иди в вынужденный отпуск?" (Новосибирск). -- "А как голоса считают? конституцию протащили обманом!" (Омск). -- "Курс, диктуемый из Москвы, -- на разъединение людей" (Кимры). -- "Москва не похожа на город русского государства" (старушка в Угличе). -- "Как можно за два года развалить то, что строилось веками?" (Кострома). "Власть совершает безмерные глупости." Но -- хор голосов, всё настойчивей и в самых разных местах по долгому пути: "Это -- не может быть по недомыслию!" -- "Это -- специально задумано!" -- "Несомненно проводится сознательная политика уничтожения России!" -- "До каких пор недостойные люди будут править страной?"' (Пенза, сильные аплодисменты зала). -- Абитуриент в Новосибирске: "Телевидение -- мерзость!" -- Самара: "У нас на заводе ребята призывают вооружаться, как в Семнадцатом году." {9} -- Пермь: "Если не кончится твёрдой рукой -- будет крах."

Но и немало голосов саморассудительных: "Виноваты мы сами: мы все -- иждивенцы, а импульс к действию должен быть у каждого." -- "А что? говорить умеем, а делать ничего не умеем." (И правда: о самоуправлении, как его устроить, -- почти никогда не заговаривали, это -- не в мыслях, я сам на то наводил.) -- "Мы всё ждём, кто б нас объединил." И -- ищут, и правда же: "Как нам сплотиться?"

Ах, вот этого-то, вот этого-то -- нам, русским, и не хватает!

И сколько -- размышляющих, без раздражения, но в поиске настойчивом: "Да неужели же не было третьего пути?" -- "А какой выход из бездарной политики теперь?" -- "Будет ли выход из разворовки и падения?" -- "Ведь духовно гибнет молодое поколение!" -- "Разрушенный завод можно восстановить, но человека, узнавшего вкус дармового рубля, не восстановить никогда."

"Предстоит пережить трудные времена" -- это повсюду народ прекрасно сознаёт, несмотря на бодренькие заверения правительства. И что высказывает народ -- несравненно трезвей, чем то, что лепечут перед телевизором министры и думцы. И ещё, характерно: чем глубже поехать, не в областной город, не даже в районный, а -- в далёкий заволжский совхоз, или в пензенское многоверное село Поим, или на Ангаре в село Эйдучанку, переселенное из затопленной долины, -- политический накал обсуждений устраняется, речи звучат не страстно, не обиженно, но -- размыслительно. В Сибири особенно много цельных, здоровых, неразрушенных характеров. (Пересеча Сибирь, я с облегчением убедился, что вся пропаганда сибирского {10} сепаратизма, отделения от России, несколько лет еженедельно внедрявшаяся американской радиостанцией "Свобода", -- протекла мимо, без разрушительного вреда.) -- "Дайте народу возможность выразить себя!" "Да если б нас кто слушал..." Но и такой вопрос зададут вдруг (Тверской университет): "А как сегодня -- жить не по лжи??" И ещё прямей: "Как Россию спасти?" (Улан-Удэ). Пойди ответь...

Вот так и теплятся огоньки. И -- повсюду, повсюду. "Нет, Россия не погибла! Но как облегчить путь к возрождению?" (Ставрополь). Во владивостокской привилегированной платной гимназии встаёт гимназист: "А надо позаботиться о детях малообеспеченных? де учиться -- им?" -- В Красноярске знакомлюсь с биологом (четверо детей, мать в инсульте); забота его: номенклатурная среда выталкивает из себя всех честных и талантливых; он разрабатывает: как же устроить систему выдвижения талантливых людей. (Да разве наша власть нуждается в талантливых людях...) -- Вот такие одиночки (шлют письма) и группки, отягощённые бытом, пригнутые нищетой, -- трудятся, чтоб огоньки не погасли. В Ставрополе-волжском -- "школа культуры" для детей, начиная с пятиклассников. (А в саратовском Заволжьи учителя: "Как учить подростков доброму-вечному, когда телевидение и всё вокруг против того?") В Новой Корчеве (Тверская) держится внеклассный "центр культуры" для четырёхсот детей, в Калязине -- "школа искусств" (их там за 60 человек). В Кимрах -- "дом ремёсел и фольклора", за 5 лет обучили художественным ремёслам до двухсот детей. "Народ истосковался по общему делу. Надо спасать душу народа!" (В.И. Белякова). В Кашине, из последних сил, проводят "фестиваль возрождения России" -- для молодёжи. Кашинская {11} библиотека (ей уже 100 лет, и не такая она была) -- излучает людям знания и культуру, сколько может, -- ведь классиков теперь не купить. "Будем стоять до последнего!" -- директор Г.Б.Волкова. (А сам-то Кашин какая прелесть! -- и заброшен. Местный гравер: "жемчужина, превращённая в помойку".) Наши "малые города" -- сколько в каждом прошлого! но и почвы для будущего.

И по всей, по всей России -- откуда силы одних только библиотекарей, чтоб и впроголодь держаться в развале?.. Нет, ещё жив народ, не добит.

Но тут ещё один -- оттенок? Нет, неумолкающий тон. Ещё от Владивостока: "Русские не дорожат собственной культурой. А не спасём культуру -- не спасём нацию." -- На собрании хабаровской интеллигенции:

"Да сохранится ли духовное сознание русского народа?" -- В Благовещенске пожилая православная:

"Должно ли быть наше государство православным?" -- В Ростове: "Без Бога не нужна и Россия, без России не нужна и свобода." -- "Если не принесём покаяния -- грош цена всей России." -- И дальше почти при каждой общественной встрече звучал этот голос, всегда оттеснённый, но и никогда не задушенный до конца. "Нет, православие сегодня -- недостаточная опора для государства. Не крепкая." -- В Самаре рабочий-грузчик: "Русских кругом притесняют. А чуть русские за себя застаивают -- сразу: ^'фашизм!'." -- В Саратовском университете: "Да неужели же русский народ безнадёжен?!" -- Молодой человек в Угличе, опережая всё собрание: "Скажите: что значит быть русским сегодня?"

Вот, друзья мои, в этой работе я и пытаюсь ответить на что могу. И как смогу. {12}