2. Первые годы жданной демократии

19-21 августа 1991 могли стать звёздным часом в истории России. События несли черты настоящей революции: массовое воодушевление, не только общественности, но в значительной мере и столичного народа (то же и в областях). Вольные изъявления уличной толпы. До горячего захлёба ощущение совершаемого великого исторического поворота. Немощные, боязливые действий ГКЧП уже выражали истощённость и конечную обречённость коммунистической власти в СССР. Возглавители переворота имели славную возможность несколькими энергичными мерами в корне изменить и всю обстановку внутри России, и внешние условия её существования в раздавшемся тотчас "хоре суверенитетов" союзных республик. От новых деятелей, движимых бы народолюбием, в те дни не встретило бы никакого сопротивления: мгновенно запретить и распустить всю коммунистическую партию; объявить открытым путь уже 60 лет запрещённому мелкому и мельчайшему производству, без чего задыхалось советское население и что^{^'} стало бы самым естественным, верным первым шагом в экономической реформе; объявить реальные права местного самоуправления, каких никогда не имели Советы при коммунистах. {13} И, расставаясь наконец с большевизмом, -- тут же решительно заявить о неверности искусственных, надуманных ленинско-сталинско-хрущёвских границ между республиками: такой шаг не вынуждал далее ни к каким немедленным физическим действиям вовне, но создавал фундамент пусть и для многолетних политических переговоров. (Уж тут не будем замахиваться на масштаб исторический: что свержение большевицкой власти логически требовало восстановления государственного законопреемства от 1916 года. Ибо Февральская революция, в блаженно-радостной сумятице, не создала своего права.)

Ничего этого или подобного сделано не было.. Главари переворота в короткие дни обманули, предали надежды аплодирующей массы. Эти вожди, да и примкнувшие к ним активисты, -- первым и ярким шагом демократической победы избрали расхват помещений, кабинетов в Кремле и на Старой площади, автомобилей, потом и частных квартир. Таким делом и занялись они в самые ключевые дни, когда судьбу России можно было формовать как теплый воск. Победившая, наскоро сплотившаяся верхушка, войдя в очередной роковой акт Истории России, оказывается, думала только о власти, скатившейся в руки нечаянным подарком, ни о чём другом. Что же до границ государства -- тогдашний российский вице-президент был тут же послан в Киев, затем и в Алма-Ату подписать отдачу десятка этнически русских областей и 18 миллионов русских людей. (Эту капитуляцию потом ещё и ещё подтверждали не раз, внутренние в СССР административные границы признав государственными, якобы под защитой Хельсинкских соглашений 1975.) Распад СССР был неизбежен, в 1991 уже и маячил, но ещё оставалось подготовительное время, чтобы {14} уменьшить вред глубоким экономическим, бытовым и многомиллионным личным связям, и уж не было никаких причин ожидаемый распад подталкивать. Такой интерес имел украинский президент -- но никак бы, никак не участвовать в том толчке и российскому.

Так в несколько первых дней новая власть проявила и политический сумбур в головах (если б -- только сумбур!), и равнодушие к жизни российских народов. Перед ходом крупных событий власть была в полной растерянности, но сама даже не ведала об этом, занятая личными расчётами.

И эти качества неизменно пронесла через следующее, вот, пока семилетие; Есть признаки, что понесёт и дальше.

Итак, наступила в России -- эра демократии? Во всяком случае -- возглашено было так. А значит -- почти мгновенно родилось множество, почти толпы, демократов. Это множество тем более поражало, что среди верхушки новоявленных -- различалось лишь 5-6 человек, которые прежде боролись против коммунистического режима. А остальные -- взмыли в безопасное теперь небо из столичных кухонных посиделок -- и это ещё не худший вариант. Иные орлы новой демократии перепорхнули прямо по верхам из "Правды", из журнала "Коммунист", из Коммунистических академий, из обкомов, а то -- из ЦК КПСС. Из вчерашних политруков мы получили даже не просто демократов, но -- самых радикальных. Да некоторые и объясняли: "Мы находились на вершинах коммунистической власти только ради того, чтобы вместо нас тех постов не заняли худшие." А сегодня, чтобы спасти и укрепить Новую Россию, они снова самоотверженно были готовы принять власть. Да ведь и сильнейший аргумент: кто же, как не они, имеют {15} опыт управления? профессионалы... (Профессионализм доказывается не послужным списком, но результатом деятельности -- а этот результат перемётчиков скоро явился зримо провальным.) В оправдание всех неудач новой власти мы слышали: да какую же подлинную демократию можно построить в условиях экономической и социальной анархии, политической нестабильности?.. А эта распроклятущая "политическая нестабильность" -- она и порождена неграмотными реформами.

В чём неодемократы явились действительно профессионалами -- это в идеологическом обеспечении и поддержке нового строя. А чего новые демократы-бюрократы начисто не проявили -- это сострадательности к народу и заботы о нуждах его. Да ведь те, кто объявляют "шоковую терапию", -- у же лишаются права клясться, что защищают "права человека".

Едва ли не главной политической спешкой нового режима стало: как можно быстрей развести искусственную кипучую {многопартийность.}

И год, и следующий год, и ещё год -- вспухали (без реальных основ), дробились, объединялись и лопались всё новые партии, союзы, блоки, фронты, соборы -- названий которых уже не вспомнит и не перечтёт никто; взносились, звенели, но так же быстро затмевались и канули прочь имена многих либеральных, демократических и радикал-демократических лидеров. Многопартийность -- это был самый завидный, желанный приз переворота 1991 года, и партии кишились, блокировались и тешились политикой -- хотя изо всех партий реальной всё ещё была одна коммунистическая. (И в 1992 Ельцин не случайно подтвердил, что 7 ноября остаётся нашим "национальным праздником".) И ещё так роково получалось, {16} что несостоятельные русские патриотические партийки искали теперь ласки и поддержки от коммунистов -- а коммунистам, потомкам ленинских "антипатриотов", оказалось выгоднее всего заявиться "русскими патриотами". Могла ли история повернуться ироничней?

Реальная же вторая сила стала крепнуть в виде хасбулатовского Верховного Совета. Её поединок с президентской властью к 1993 принял форму борьбы за статьи новой российской конституции и растянулся на несколько угрожающих месяцев. Конституционная работа шла вяло, но поединок был свиреп, в России образовалось опаснейшее двоевластие, -- тем опаснее, что обе борствующие стороны обращались с политическими взятками к национальным автономиям, дабы из них набрать себе союзников побольше. Привилегии автономий бурно вздымались: тогда русские области, чтоб не остаться в батраках, стали объявлять себя республиками -- раскатисто, одна за другой. В той горячей толкучке, кажется, мало кем было замечено, но мне, в тот год ещё издали, было видно рельефно и несомненно: от этого двоевластия, от этой гонки в "республики" -- самой России грозил тогда распад, если не в недели, то в месяцы. Бушевала ещё одна керенщина. И спасением цельности России мог быть только немедленный конец двоевластия, какая б там сторона ни победила.

Это столкновение, не разрешённое разумно полугодом раньше, кончилось кровавыми днями октября 1993 (и гибелью полутораста или больше человек, главным образом не участников конфликта, а невинных посторонних). И прошло оно под слитный одобрительный хор неодемократов: "Раздавить гадину!" -- силой оружия, -- очень непредусмотрительно для своего {17} же демократического будущего. По наследству от коммунизма и переняли они: "если враг не сдаётся"... Да через три месяца Гайдар и Козырев прямо искали союза с коммунистами, приглашая их в "антифашистскую лигу". И вскоре вслед тому возглашался договор о "гражданском" (номенклатурном) согласии -- согласии внутри олигархии, -- договор, не без последствий уветвившийся потом в неосвещённые коридоры.

Итак, разгромлен был Верховный Совет, чьим первым председателем был этот же Президент, и оба они избраны по одной и той же конституции. А сама та конституция теперь отменялась, вместе с принесенной присягой, но истекший из неё президентский срок почему-то сохранялся. Уже только эти юридические симптомы не могли слишком настроить к возвышенной вере в новую Конституцию -- да она и не прошла всенародного обсуждения, да в суматохе какие-то её статьи были еще подправлены. Затем, по официальным данным, участвовало в голосовании 53% избирателей (аналитик "Демвыбора" опубликовал исчисление, что -- лишь 47%), из них за конституцию голосовало 58%, то есть меньше 31% имеющих право голоса, меньше трети. (Всё это не слишком утверживает и наш многолюдный Конституционный Суд, скопированный от стран с высокой юридической культурой, а при нашей нетонкости проблем легко бы справился и Суд Верховный.) По той республиканской Конституции российский Президент получил обширные права, пошире многих бывших монархов и нынешних президентов. И судьбоносные для страны решения -- вызревают никому не объяснённые, никем не обсуженные -- и возглашаются готовыми, с порочной решимостью.

Много было жалоб на нарушения процедуры при {18} выборах Думы в 1993. Да уж одна только отдача половины мест партиям -- искусственная подпитка желанной "многопартийности" -- есть нарушение равных прав избираемых. Но и каждый раз эта система наказывала своих учредителей: в 1993 -- крупным успехом партии Жириновского, в 1995 -- крупным же успехом коммунистов. В этом выборе отчаявшихся избирателей прорвалось негодование оскорблённого, ограбленного народа, даже и таким способом бессильного исправить свою судьбу.