13. В Чечне

    Не многие в нашей стране помнят, а большинство и не знало никогда, что чечены в гражданскую войну поддержали большевиков, с резнёю казаков. В награду им и в кару казакам уже в начале 20х годов Дзержинский производил насильственные высылки казаков из Сунженского округа и со среднего течения Терека (правый берег), и селения эти становились чеченскими. (Правда, вскоре, с укреплением советских порядков, чечены и восставали.) В 1929 передали Чечне и Грозный, населённый почти сплошь русскими и до этого года входивший в Северо-Кавказский край. Но в 1942, с приближением гитлеровских войск, в поддержку их, у чеченов-ингушей было восстание -- и это-то определило их дальнейшую высылку Сталиным. В 1957 Хрущёв придарил возвращённой Чечне казачье левобережье Терека. А много русских продолжало жить и в степной части правого берега. (По переписи 1989, в Чечне жило 0,7 млн. чеченов и 0,5 млн. не-чеченов.)
    Погромы, грабёж и убийства не-чеченского населения начались в Чечне уже с весны 1991 (и не встретили противодействия Москвы). Тем более чеченские {83} лидеры и активные боевики не упустили использовать государственный развал осенью 1991. Дудаев захватил власть и объявил ту независимость Чечни, которой чечены всегда настороженно жаждали. Ни к чему не готовое, лишённое исторического мышления российское руководство тут же импульсивно объявило в Чечне военное положение, но, через два-три дня сняв его по своему бессилию, только выставило себя в смешном виде. И уже тут первая загадка дальнейшего трёхлетнего бездействия: российское военное командование уступило самопровозглашённой Чечне обильное вооружение всех родов, включая авиацию.
    С чеченами я был в казахстанской ссылке в 50х годах. Там хорошо узнал и их непреклонный, горячий характер, их непримиримость к гнёту и высокую боевую искусность и самодеятельность. От первых дней чеченского конфликта (1991) было ясно, что для разбереженной, неустоявшейся России с раздёрганными политическими, общественными и национальными течениями военное столкновение с Чечнёй принесло бы огромные трудности, но, ещё более: мне казался бесперспективным политический замысел усмирить Чечню. Я видел разумный выход в том, чтобы незамедлительно признать независимость Чечни, отсечь её от российского тела, дать ей испытать существование независимой страны, но так же незамедлительно отделить прочным военно-пограничным кордоном, разумеется, оставив левобережье Терека за Россией. (Уже и в XIX так было, и ещё ярче показано теперь: для чеченов грабительские набеги и захват заложников, рабов и скотьих стад -- это как бы их форма производства, при низком уровне собственного хозяйства.) И положить же усилия принимать из Чечни желающих русских, а изрядную {84} сотню тысяч чеченов-мигрантов, рассеянных по России в криминальной коммерции, объявить иностранцами и потребовать либо доказательства пользы их деятельности для России, либо немедленного отъезда. (Такой план я предложил в июне 1992 Президенту Ельцину при телефонном нашем разговоре Вашингтон -- Вермонт, но беспоследственно. Тот же план я потом не раз предлагал в российской прессе и по телевидению -- и тоже бесполезно.)
    Между тем потянулся трёхлетний период полного российского бездействия относительно отколовшейся Чечни. Какие-то могучие тайные интересы каких-то высоких сфер в Москве продиктовали поведение "как если б ничего не произошло". Всё такой же обильный поток тюменской нефти отправлялся на грозненский нефтеперерабатывающий завод, не принося России даже сравнительно стоимости этой нефти, разница кому-то доставалась, где-то делилась. Так же продолжались государственные дотации Чечне и все другие экономические и транспортные связи с ней.
    А в самой Чечне разыгрывался необузданный террор против не-чеченского населения, да главным образом -- русских. Чечены произвольно оскорбляли, унижали русских, грабили, отнимали имущество, квартиры, земельные участки, убивали, выбрасывали с этажей из окон, насиловали, похищали женщин, и мужчин, и детей из детских садиков, -- многие так и исчезли бесследно. "Русские! вон из Чечни!" Раздались из Чечни русские вопли, русские приезжали с жалобами, стучаться в российские инстанции -- но все три года те оставались безучастны. Ни административной, ни судебной защиты не было никому. И о судьбе этого полу миллиона не-чеченов -- молчала вся российская пресса, столь теперь свободная, {85} молчала все три года! И российское телевидение не показывало нам никаких раздирающих сцен и трупов -- три года. И три же года благодушествовали самые знатные российские "правозащитники", выявляя хладнокровие нашего образованного общества. (За все три года мне известно лишь одно сообщение из Чечни в московской газете: что за первые полгода режима Дудаева в Чечне подвергся насилию каждый третий житель1 -- разумеется, не-чечен.) Это и была, как теперь говорят, этническая чистка, но из Боснии она стала заметна всему миру, а из Чечни -- никому. Ни ООН, ни ОБСЕ, ни Совету Европы.
    И как необъяснимо было до декабря 1994 безучастие высших властей российского государства -- так же ничем не был объяснён, обоснован внезапный поворот: начать против Чечни войну.
    Дальше наперебой соревновались -- за счёт гибели тысяч и тысяч жизней -- генеральская бездарность в ведении военных операций и политическая бездарность российского государственного руководства. (Если только к бездарности можно отнести вспышку триллионных финансировании восстановительных работ в Чечне прямо на театре военных действий и в самом ходе их.) Были инсценированы и всенародные выборы промосковской администрации в Чечне, до такой степени открыто подложные, что даже притерпевшимся за советское время носам это разило. (Позже, когда проиграли войну, -- всю эту "народную власть" тихо свернули, даже не оговорясь.)
    Перечень преступных шагов российских властей в эту войну -- неохватен. (И все -- оплачены невинными {86} жертвами.) Но выдающимся и необъяснённым шагом было: после басаевского террористического налёта на Будённовск в июне 1995 -- не только отпустить саму банду, но и -- немедля за тем добровольно отдать чеченам почти всю территорию, какую за полгода у них завоевали, -- и опять начинать от исходной черты.
    Во всю эту грязную кампанию не только российское руководство, но и немало голосов в России оправдывали продолжение войны необходимостью "сохранить единство России", а "иначе отпадёт весь Кавказ", а "иначе развалится вся Россия". Рассуждение импульсивное и без огляда на всю особость конфликта. Одновременно же с чеченской войной наша власть десятками других то действий, то бездействий разваливала Россию куда непоправимей. Да сдавши и Чёрное море, и Крым -- разве удержать было Чечню?..
    Отпуск Чечни был бы оздоровляющим отъёмом больного члена -- и укреплением России. А цепь вот этих позорных военных неудач, обративших Россию в ничто под презрение всего мира, -- вот это и был вернейший путь к развалу всей России.
    Да ещё: сумели бы мы без генерала Лебедя вытянуться из этой войны? Полное впечатление было, что не осталось в России ни государственной воли, ни государственных умов -- а так бы месили бойню ещё год, и месили ещё два. Лебедя погнали туда, чтоб он провалился в этой невыполнимой операции, -- а он решился подписать капитуляцию в войне, не им затеянной и не им проигранной. (Те и виновны -- во всём, а он виновен, что в поспешности перемирия -- или в надежде на великодушие своего чеченского партнёра? поверил -- притворился, что верит? -- в гарантии разоружения чеченских боевиков, обусловленного выводом {87} наших войск, и не вытребовал тысячу наших пленных из их ям и рабских цепей на ногах -- тем наложив на Россию ещё один несмываемый позор.)
    И ещё же достойный армейский финал: чтоб удовлетворить гордость победившего (и уходящего от нас) народа -- указанием Президента мы выбросили из Грозного две наши постоянно расквартированные там бригады, да посреди зимы! одну бригаду -- в открытую морозную метельную степь, своих солдат не жалко. (Та бригада -- и развалилась к весне.)
    Теперь спешили с уважением пожать руки тем, кто недавно грозил Москве ядерной расправой, "превратить Москву в зону бедствия", и террором по всем железным дорогам России, которая "не должна существовать", ибо "весь русский народ -- как животные".
    И -- как же пережили эту войну русские населенны Чечни? Более всего сгущённые в Грозном, они не имели, в отличие от многих чеченов, ни транспорта, ни денег, чтобы оттуда вовремя бежать. Из обращения русской общины Грозного весной 1995: "С одной стороны в русских стреляли и убивали дудаевские боевики, а с другой -- стреляла и бомбила русская армия. В Грозном нет ни одной улицы, переулка, парка, сквера и квартала, где бы не было русских могил", -- но газеты российские писали и телевидение показывало только потери чеченов. (О, справедливо звучали демократические голоса: "Как можно губить человеческие жизни ради сохранности Конституции?" -- только странно, что этих аргументов мы не слышали от них ни 4 октября 1993, ни при русских гибелях в Чечне.)
    А после капитуляции о туземных русских полностью забыла и российская власть, и наша общественность, -- и оставшиеся в Чечне тысяч сорок русских {88} обречены на домирание и геноцид. Пишут в отчаянии: "Россия нас забыла. Помогите выехать! Кого не уничтожили войной, так теперь убивают целыми семьями и вывозят убитых неизвестно куда. Пенсий не платят: 'идёт на восстановление города'." И стараемся мы уши заткнуть, что в Чечне, с которой мы подписываем благожелательный мир, -- и посегодня держат русских рабов, продают и покупают их, -- и не чеченская же власть в это вмешается.
    Но и это ещё не всё: те тысяч двести-триста русских, которым удалось из Чечни бежать, обобранными и нищими, и они пробавлялись жалкой помощью от российской миграционной службы, -- теперь, по окончании войны, увиделись российским властям -- избыточной обузой. С начала 1997 им прекратили платить пособия, лишили права находиться в "пунктах временного размещения" беженцев -- и предложили отправляться назад, в свою Чечню.
    Тем завершается -- нет, ещё и тут не завершается -- вся широкая картина, как нынешняя Россия отказалась от миллионов своих отечественных пасынков.
    И после конца военных действий всё поведение наших властей относительно Чечни поражало своей слепотой, несоответствием обстановке и даже пошлостью. То -- одночасовым пребыванием на грозненском аэродроме. То -- замышлением разграничительного договора с Чечнёй с небывалою широтой их прав, да даже "пусть будет у них суверенитет", -- так из-за чего же вы два года кровь лили? -- "зато сохранится общее у нас с ними экономическое пространство" -- то есть продолжится коммерческо-криминальное чеченское паразитирование на российском теле? Да даже, после кремлёвской задушевной встречи: "Чечня может {89} стать нашим стратегическим союзником"... -- вот находка! В 24 часа вышвырнули из "российской" автономии российское "представительство" (посольство?) -- наша власть только утёрлась: в отношениях с Чечнёй она перешла все пределы унижения.
    А Чечня что ж? Она откровенно ищет союза с Турцией, с мусульманским миром, с Кем угодно, только не с Россией, -- и лишь помедливает, ожидая от нас миллиардно-долларовых вливаний.
    Чечня -- вполне открыто, принципиально и последовательно отрывается от России, но теперь и с подаренным придатком казачьих терских земель. И нам границу теперь не по Тереку ставить, а вкапываться в плоской ставропольской степи: пожертвовали наши власти и целостью, и спокойствием Ставропольского края. И чеченский разбой, без труда, еженощно пересекает эту условную неохранимую границу, грабит приграничных жителей, угоняет скот, -- так что казаки взвыли об оружии, хотят сами, уже без властей, обороняться, как и дагестанцы же рядом, -- от своих кавказских чеченских братьев, несущих и им огонь и взрывы.
    А российским властям остаётся что-то беспомощно мямлить. (Убеждённым же "демократам" -- благоразумно теперь помалкивать. Как и мировым дипломатическим службам -- лишь тихо выкупать своих заложников.)
    Презренное завершение преступной войны.

    1 "Экспресс-хроника", 28.7.1992.