21. Большевизм -- и русский народ

    Стыд российского образованного класса ото всего русского, отмеченный в дискуссии 1909 года, был после Октябрьского переворота динамично развит сокрушающей стратегией Ленина на полный разгром русского национального сознания (как политического конкурента большевизму). Уже на Х съезде ВКПб (1921), ещё не отдышась от Гражданской войны (и в продолжение её), объявили "главной задачей партии в национальном вопросе" -- борьбу против "великодержавного шовинизма", который, по Ленину, "в 1000 раз опасней любого буржуазного национализма". В партийном письме Ленина конца 1922, предсмертном (и зачитанном на МП съезде вместе с его "политическим завещанием"), значилось: "море шовинистической великорусской швали"1. Не только не надо соблюдать формальное равенство наций, но осуществить "тако<е> неравенств<о>, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей", "так называемой 'великой' нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда)", -- возмещало {133} бы, что можно получить с неё в пользу наций малых. В последовавшем с 1923 размежевании административных границ -- к национальным автономиям пришивали, прикладывали целиком русские уезды и волости. В союзных республиках стали проводить (вопреки декларированному, желаемому и якобы уже близкому "отмиранию", "слиянию наций" всех): удаление русских из государственного и партийного аппарата. (Напротив, на Западе и посегодня многие уверены, что Ленин стремился "русифицировать окраины".) В идеологическом пространстве подвывал и Луначарский: "Идея патриотизма -- идея насквозь лживая"2 ; "преподавание истории в направлении создания народной гордости, национального чувства и т.д. должно быть отброшено; преподавание истории, жаждущей в примерах прошлого найти хорошие образцы для подражания, должно быть отброшено"3. И все 20е годы десятки партийных ораторов и сотни услужливых перьев на все лады изощрялись в насмешливых проклятьях "русопятам", "русотяпам", "русопетам", "мы расстреляли толстозадую бабу Россию", "а может, лучше было не спасать" Россию Минину и Пожарскому? и т.д., неперечислимое множество таких мерзостей.
    В эту же большевицкую стратегию расправы вошёл и крушительный удар по православной Церкви -- свистящая травля при ограблении церковных ценностей (тайно вёл её Троцкий, но под декорацией Калинина), затем аресты Патриарха, митрополитов, суды над ними, гласные и десятки тысяч негласных {134} расстрелов православных священнослужителей и уничтожение их в лагерях. Одновременно с тем, начиная с лет гражданской войны и все 20е годы, шло уничтожение или высылка дворянства и русской интеллигенции. Русское национальное сознание было круто пригнетено, погашено до ухода в подполье, а по поверхности вовсе стёрто и запрещено как явление контрреволюционное.
    И такая атмосфера густилась лет пятнадцать, до середины З0х годов, когда Сталин (уже после многомиллионного уничтожения отборного крестьянства и опять-таки после добития петербургского дворянства и интеллигенции в 1935, взрыва Храма Христа в 1931 и непредусмотрительного уничтожения и запущи памятников Отечественной войны 1812), -- Сталин прочнулся при подступающей угрозе большой войны, что на хлипкой идеологии Коминтерна, без русского национального подъёма, ему в той войне не устоять. И в советской агитации внезапно вспомнились, зазвучали призывы к уже забытому, уже трижды проклятому и растоптанному патриотизму. (С 1936 появился термин "старший брат", с 1938 -- "великий русский народ".)
    И только этот патриотизм -- именно не "советский патриотизм", а патриотизм собственно русский, с воззывами к русскому военному прошлому и даже до Дмитрия Донского (уже не боясь "обидеть" татар), -- именно он, спасая и весь мир и Россию, заодно спас и советскую коммунистическую власть со Сталиным на верхушке. (После войны Сталин удостоил русский народ благодарственного тоста. Но постепенно, как бы и не в противоречие, восстанавливал в запас и все понятия интернационал-коммунизма, пригодятся и они.) {135} Всеисторический и всемирный подвиг русского народа во Второй Мировой войне (и, страшно вымолвить: не последний ли во всей его истории?) является одной из загадок русского характера. Ведь миллионы людей были прорежены репрессиями, жили в постоянной подавленности, страхе вымолвить своё мнение; да почти половина тогдашнего населения и хорошо помнила лучшую дореволюционную жизнь, и наглядно ощущала полученные взамен социалистические оглодки. И что же искренно увлекло народную массу платить своими жизнями за такое чёрство-корявое существование? (Немало зэков и из лагерей подавали заявления на фронт.) Тут сказалась, конечно, и власть железного принуждения (невольно задумаешься над оценкой Константина Леонтьева, что достоинства нашего народа выигрывают от угнетённого состояния), тут в огромной степени проявился природный, всё ещё не додавленный русский патриотизм, -- но сказалась и психологическая жажда распрямиться хоть на короткое время и почувствовать себя личностью, и даже могучей, и даже героической, -- через смертный бой, дающий короткую иллюзию свободы.
    Сегодня тот подвиг русского, нет, тре-славянского, народа (подавляюще главной силы в Красной армии и на заводах тыла, и на колхозных полях), сокрушившего гитлеризм, спасшего западные демократии при наименьших для них человеческих потерях, -- сегодня, в живых чувствах и мировой памяти изглажен, забыт, невозблагодарён, потонул под струёй современной жизни, для которой остов ещё сохранившейся России -- некое реликтовое, всем помешное и многим -- презренное Чудовище. {136}

    1 В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 457-460.
    2 А.В. Луначарский. О преподавании истории в коммунистической школе. Пт., 1918, с. 6.
    3 А.В.Луначарский. -- В сб.: Проблемы народного образования. М., 1923, с. 103.