31. Да быть ли нам русскими?

    Кажется, изложение уже давно требует уточнить: кого мы понимаем под словом "русские". До революции слово это употреблялось как соединённое название трёх восточно-славянских народов (великороссов, малороссов и белорусов). После революции -- взамен упразднённых великороссов. (Отупение в собственном языке уже давно увело нас от выразительных слов "руссы", "русичи", а именование "великороссы" нам теперь и не по шапке.) По содержанию же мы понимаем {173} под этим словом не непременно этнически русских, но тех, кто искренно и цельно привержен по духу, направлению своей привязанности, преданности -- к русскому народу, его истории, культуре, традициям.
    В конце 1919, в предгибельном отступлении Добровольческой Армии, генерал Пётр Врангель воззвал к ней: "С нами тот, кто сердцем русский." Точнее не скажешь. Национальность не непременно в крови, а в сердечных привязанностях и духовном направлении личности. Это особенно влиятельно сказалось на составе народа русского: веками быв в государстве народом объемлющим, он становился также и творимой нацией: многие из тех иноплеменников, кто состоял на российской государственной службе или жизненно, надолго окунался в русскую культуру и быт, -- становились подлинно русскими по душе.
    Впрочем: ещё отпустят ли нам право называться "русскими". В сегодняшних эфирно-газетных средствах -- никогда не встретим истолкование событий, понимание перспектив -- с собственно русской точки зрения. Мы дожили до того, что словоупотребление "русский" как бы -- под моральным запретом, оно уже кажется дерзким вызовом: а что мы хотим этим "выразить"? от кого "отгородиться"? а как же, мол, остальные нации? Но остальные нации держатся за свои наименования увереннее нас. Сегодня -- и особенно официально -- пытаются внедрять термин "россияне". Смысловая клетка для такого слова есть, да, как соответствующая необходимому прилагательному "российский". Однако слова этого не услышишь ни в каком простом, естественном разговоре, оно оказалось безжизненно. Ни один {174} не-русский гражданин России на вопрос "кто ты?" не назовёт себя "россиянином", а с определённостью: я -- татарин, я -- калмык, я -- чуваш, либо "я -- русский", если душой верно чувствует себя таковым. И в остатке -- расплывчатое "россияне" достаётся нам в удел разве что для официальных холодных обращений да взамен полного наименования гражданства. Но никогда нам не определиться и не понять самих себя, если примем негласный запрет называть себя "русскими".
    Помимо общечеловеческих ценностей существуют -- как их составная часть -- ценности национально-культурные, и в них нельзя отказать ни одной нации.
    Этот раздел начат вопросом: "Быть ли нам, русским?" Такой вопрос подавляется уже 80 лет: то он "мешает интернациональному воспитанию", то "препятствует проведению демократических реформ". А вопрос грозно высится: существовать ли русским и далее на Земле? Близкая новая перепись, 1999, уже несомненно покажет резкое падение нашей численности. Главное -- от прямого вымирания и упадка рождений. И разве возьмётся российское государство поддержать русскую демографию? на это нужно и заботливое сердце, и большие средства, -- да уж теперь на десятилетия. (Статистическое падение численности усилится и тем, что не-русские, кто прежде записывались "русскими", теперь возвратятся в свою национальность; да немало и русских, владеющих местными языками, выбудут из русских.)
    Однако, беспощадный указатель, вопрос поворачивается стрелкой и так: {Быть ли нам русскими?} Если и выживем телесно, то сохраним ли нашу русскость, всю совокупность нашей веры, души, характера, {175} -- наш континент во всемирной культурной структуре? Сохранимся ли мы в духе, в языке, в сознании своей исторической традиции?
    Перед сохранением русских как единого народа ныне выросло много препятственных условий. И первое средь них: судьба нашего юношества. Будет ли наша школа -- средоточием русской культуры? Обеспечит ли она её преемственность, живость исторической памяти и самоуважение народа?
    Едва отделились республики СНГ -- они тотчас перестроили школы свои на сугубо национальный лад. Теперь и российские автономии деятельно устраивают свои национальные школы. Также -- и некоторые нации в России, не имеющие своей автономной территории. (В одной Москве уже много таких школ: есть еврейские, армянские, грузинские, татарские, литовская и др.) Однако к русским уже наперёд раздаются осадительные окрики: не шовинизмом ли диктуются "задачи 'глубокого освоения ребёнком неискажённого русского языка, русской истории и русской гуманитарно-философской культуры'"?1
    Между тем Ушинский ещё в 1857 детально разработал концепцию национального образования ("народного", говорил он вослед Пушкину): единая система воспитания для всех народов не возможна ни теоретически, ни практически; у каждого народа своя система.
    Культура не может плодотворно развиваться вне национальных форм -- разумеется, не в отгораживающих {176} стенах, но во взаимодействии с другими мировыми культурами. Притом: органическая связь с корнями и традицией никак не должна отрывать учащихся от ориентации на интенсивную современность. (Не слишком уводить к хороводам и гуслярам.)
    Требовательная современность (от которой мы всё отстаём и отстаём) диктует нам не просто задачу возрождения растерянных ценностей, но куда более сложную задачу построения новой России, ещё никогда не бывавшей. А значит, прежде всего через школьное воспитание, без которого не вырастет и новая интеллигенция .
    Такую новизну являет собой, например, задача школьного преподавания отечественной истории. Дореволюционные гимназические учебники тоже ведь сильно лакировали века предшествующие, а на подступе к современным затаивались, не дойдя двух последних царствований. Что ж говорить о грубом корёженьи истории в учебниках советских. И теперь сумеем ли -- и успеем ли через новый вихрь проектов безответственных и с искажениями модификаций -- открыть юношеству нашу отечественную историю в полноте объёма и непредвзятой правды? Возможны хрестоматии не только по русской литературе, но и с отрывками исторических документов, но, для старших классов, и с обильными выдержками из русских мыслителей, и XX века также. Конечно, в программах такой школы не может не найти последовательного отражения роль православия в нашей истории и культуре. (Побывал я и в школах, где делаются подобные усилия, не имеющие никакой государственной поддержки, а лишь -- инициативой учительского состава. В них поражает общая светлая атмосфера, исключительная взаимодоброжелательность учеников к ученикам {177} и преподавателям -- как если б эти островки не были обомкнуты нашей озлобленной эпохой.)
    При нынешнем упадке нашем -- никак не дать сейчас уверенного прогноза, что у нас хватит настояния создать столь необходимую школу. Однако если не создадим, если не выведем наших детей из опасностей бессвязного, тёмного сознания, пронизанного жгучими искрами языческой жестокости и наживной страсти любой ценой, -- это и будет конец русского народа и русской истории.
    А по пакту ООН родители имеют право дать своим детям и религиозное воспитание. И даже в сегодняшних зачатках в России мы уже наблюдаем возникшие там или здесь, очень редкие, через большие трудности, православные гимназии -- с попытками построить и православный внутришкольный быт. По условиям нынешнего века, может быть, не столь действенно прямое преподавание вероучительных предметов, сколь общая охватывающая атмосфера преподавания всех предметов гуманитарного, эстетического и даже естественного циклов. (Да ведь едва ли не в каждом изучаемом в школе предмете может сквозить если не религиозный, то нравственный смысл изучаемого.)
    Реально идущий сегодня в российском школьном образовании процесс направлен как раз обратно нашему спасению. Тут -- и критический переходный излом по изживанию коммунистических учебников: они выходят как будто освежённые от прошлой идеологии, а нет: в разной мере -- всё с тем же балластом её. Тут -- при катастрофическом материальном упадке всей системы российского просвещения, при разрушенности сети распространения и недоступной дороговизне изданий -- и беспомощная зависимость школы, {178} учителей от дарителей любого рода, от любых бесплатных учебников. И вот -- сомнительные богатейшие зарубежные фонды и международные псевдорелигиозные организации насылают в Россию свои новации -- и этим Полем влияния наше образование застигнуто врасплох, как раз на труднейшем переходе. Многие российские (порой и зарубежные) авторы, часто и не педагоги, без личного опыта школьного преподавания, поспешно и даже опрометчиво включились в эти "культурные инициативы" -- и уже написано немало новых учебников и пособий, которые с поразительной лёгкостью получают одобрительные визы от министерства образования, затем и тиражируются. В таких учебных "пособиях" внушается ученикам, например, что литература не должна восприниматься в воспитательном смысле, но лишь как развлечение вкуса, -- прямо против русской традиции. Или подсекается в юных умах всякое уважение к отечественной истории и ценностям.
    Это сбивающее влияние сказывается также и на методике самого преподавания, и на оценке приобретенных познаний. Вместо строгой системы знаний в традиции российского образования -- предлагается поверхностная, клочная пестрота сведений, иногда головокружные обрывки информации -- под лозунгом развития самостоятельного мышления ученика, где он призывается быть арбитром предложенного материала. Такой методикой юные неразвитые умы нередко побуждаются к невежеству самоуверенных оценок, капризной субъективности -- ещё до знания систематических основ предмета. Соответственно и при проверке знаний не требуется связного, цельного изложения их, выявления процесса мысли, но -- лишь результат: подчеркнуть "да? -- нет?" или поставить {179} галочку у одного из предлагаемых вариантных ответов.
    В такой разломной и засоренной обстановке -- каково же рождаться новой русской школе?
    Своим чередом и российское министерство образования практикует невзвешенные, скороспелые изменения в учебных программах. Уже прежде были сокращены часы по русскому языку, теперь существует проект и полной ликвидации отдельного курса русского языка, а влить его в курс литературы. Но это -- окончательное добитие языкового курса?
    В этом потоке "реформ" и "новаций" -- каково приходится множеству ошеломлённых, угнетённых учителей? Вот записанные мною назидательные фразы учителей, заменяющие мерку нравственных целей или чистой жажды знаний. В районной школе на уроке "Истории Отечества": "Надо хорошо учиться, чтобы стать богатым." В запущенной сельской, этим несчастным детям, обречённым на скудный потолок знаний да и скудную жизнь, на уроке истории: "Может быть, и кто-нибудь из вас станет владельцем завода." "А ты, Ваня, хочешь быть президентом?.."

    1 "Общая газета", 22.1.1998, с. 15.