"В странѣ, гдѣ свобода личности дает возможность честной, идейной борьбы... политическое убійство, как средство борьбы, есть проявленіе деспотизма".
Исполн. Комитет Нар. Воли.
Я прожил всѣ первые пять лѣт большевицкаго властвованія в Россіи. Когда я уѣхал в октябрѣ 1922 года, то прежде всего остановился в Варшавѣ. И здѣсь мнѣ случайно на первых же порах пришлось столкнуться с одним из самых сложных вопросов современной общественной психики и общественной морали.
В одном кафэ, содержимом на коллективных началах группой польских интеллигентных женщин, одна дама, подававшая мнѣ кофе, вдруг спросила:
-- Вы русскій и недавно из Россіи?
-- Да.
-- Скажите, пожалуйста, почему не найдется никого, кто убил бы Ленина и Троцкаго?
Я был нѣсколько смущен столь неожиданно в упор поставленным вопросом, тѣм болѣе, что за послѣдніе годы отвык в Россіи от возможности открытаго высказыванія своих сужденій. Я отвѣтил ей однако, что лично, искони будучи противником террористических актов, думаю, что убійства прежде всего не достигают поставленной цѣли.
-- Убійство одного спасло бы, возможно, жизнь тысячей, погибающих нынѣ безсмысленно в застѣнках {35} палачей. Почему же при царѣ среди соціалистов находилось так много людей, готовых жертвовать собой во имя спасенія других или шедших на убійство во имя отомщенія за насиліе? Почему нѣт теперь мстителей за поруганную честь? У каждаго есть брат, сын, дочь, сестра, жена. Почему среди них не подымется рука, отомщающая за насиліе? Этого я не понимаю.
И я должен был, оставляя в сторонѣ вопрос о правѣ и морали насилія 1, по совѣсти ей отвѣтить, что основная причина, мнѣ кажется, лежит в том, что при существующем положеніи, когда человѣческая жизнь в Россіи считается ни во что, всякаго должна останавливать мысль, что совершаемый им политическій акт, его личная месть, хотя бы во имя родины, повлечет за собою тысячи невинных жертв; в то время как прежде погибал или непосредственный {36} виновник совершеннаго дѣянія или в крайнем случаѣ группа ему сопричастных -- теперь иное. И сколько примѣров мы видим за послѣдніе годы!
1 "Насиліе имѣет оправданіе только тогда, когда оно направляется против насилія" -- говорил Исполнительный Комитет Народной Воли в своем обращеніи к американскому народу по поводу убійства президента Гарфильда в 1881 году.... "Я совершил величайшій грѣх, возможный для человѣка, два убійства, запятнал себя кровью -- писал послѣ убійства Плеве из Бутырской тюрьмы в 1906 году Егор Сазонов в своих замѣчательных письмах к родителям, опубликованных мною в "Голосѣ Минувшаго" (1918 No. 10 -- 12)... Послѣ страшной борьбы и мученій только под гнетом печальной необходимости мы брались за меч, который не мы первые поднимали... Не мог я отказаться от своего креста... Поймите же и простите... Народ скажет про меня и про моих товарищей, казненных и оставленных в живых, как сказал на судѣ мой защитник: "Бомба их была начинена не динамитом, а горем и слезами народными... бросая бомбы в правителей, они хотят уничтожить кошмар, который давил народную грудь", скажет и оправдает нас, а наших противников, тѣх, которые своими насиліями над народом доводили нас до необходимости проливать кровь, осудит и память их предаст вѣчному проклятію".
Моральное оправданіе этих "убійц" в том, что они не только убивают, но и умирают за убійство, как сказал Гершуни. Они дѣйствительно шли на эшафот и жизнь свою отдавали за жизнь других.